Время моей Жизни - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Потом выяснилось, что моему найденышу две недели от роду и он гермафродит. И мать его, и ее хозяин, или оба они от него отказались. Ветеринар сообщил мне, что в котенке более выражено мужское начало, но, несмотря на это, давая младенцу имя, я нервничала, словно на мне лежала ответственность: какого пола будет это создание.

Я вспомнила о своем разбитом сердце. О том, что прежний начальник, убежденный, что я беременна, не утвердил мое назначение на следующую должность. Хотя все дело было в том, что я отравилась в выходные, на ежегодном банкете в отеле «Тюдор», где принято есть кабанятину, — знал ли он, что у меня потом целый месяц кишки сводило? И меня тошнило. Вспомнила, как поздним вечером меня облапал в метро уличный бродяга. А на работе, когда я в кои-то веки настояла на своем мнении, коллеги-мужчины сказали, что я стерва. Вот я и решила, что моему котенку все же лучше быть котом, а не кошкой. Жить будет проще. Думаю, впрочем, это было неверное решение. Потому что, когда я изредка называю кота Самантой или Элизой, животное вскидывает голову и глядит на меня с явной благодарностью, а потом устраивается, точно в гнезде, в одной из моих туфель и с тоской смотрит на ее высокий каблук, как на символ всего того прекрасного, чего оно лишено.

Но я отвлеклась. Вернемся к письму.

На сей раз мне придется принять приглашение. Это уже неизбежно. Игнорировать отправительницу и дальше просто невозможно. Я не хочу, чтобы она обиделась.

Держа листок за край, я снова прочитала послание.

...

Уважаемая Люси Силчестер.

Встреча назначена на понедельник 30 мая 2011 г.

Жизнь. Ну да, разумеется.

Моя жизнь хочет со мной встретиться. Последнее время ей приходилось нелегко, я уделяла ей мало внимания. Я отводила глаза в сторону, например, в сторону своих друзей: интересовалась их проблемами. Или проблемами на работе. Или своим авто, пребывающим в поистине бедственном состоянии. Все, словом, в таком роде. Я напрочь, абсолютно забросила свою жизнь. И теперь она пишет, взывая ко мне, и сделать в этом случае можно только одно. Пойти и встретиться с ней лицом к лицу.

Глава вторая

Прежде я уже слышала, что подобные вещи случаются, а потому не особенно драматизировала ситуацию. Я вообще не из тех, кто склонен впадать в нервическую восторженность или ажитацию. И удивить меня не слишком просто. Думаю, это оттого, что я верю — произойти может что угодно. Из чего как будто бы следует, что я доверчива, но нет, отнюдь. Правильнее сказать так: я лишь принимаю то, что есть. Все, что есть. И потому, хоть мне и было странно, что моя жизнь пишет мне письма, ничего поразительного я в этом не находила. Скорее нечто обременительное. Я знала, что в ближайшем будущем потребуется уделить ей толику внимания, а именно это мне было трудно — в противном случае она бы и не писала.

Я сбила ножом лед с дверцы морозильника и извлекла оттуда упаковку картофельной запеканки с мясом. Ожидая, когда микроволновка скажет «пинг», я съела тост. Потом йогурт. Потом слизнула то, что осталось на крышке от йогурта. Потом я решила, что письмо — это повод открыть бутылку «Пино Гриджо» за 3.99 евро. Я сбила остатки льда с дверцы морозилки, а Мистер Пэн побежал прятаться в розовые резиновые сапоги с сердечками — грязные сапоги, испачканные на музыкальном фестивале еще три года назад. Бутылка, которую я извлекла из морозилки, покоилась там давненько, поскольку я о ней совсем забыла, и алкоголь превратился в глыбу льда. На место этой бутылки я положила новую. О ней я уж не забуду. Не должна. Ведь это последняя из «винно-запасного погреба», что под коробкой из-под печенья. И кстати, о печенье. Я ведь, пока ждала пинг-сигнала, съела еще и два двойных шоколадных печенья. А потом микроволновка пингнула. Я вывалила густое, неаппетитное, холодное в глубине своей месиво на тарелку: ждать еще полминуты не было сил. Не присев, устроилась у стойки и принялась объедать запеканку с краев, где она была погорячее.

А раньше я готовила. Почти каждый вечер. Или готовил мой бойфренд. Мы любили это занятие. Жили мы в огромном помещении бывшей хлебопекарни с решетчатыми — от пола до потолка — окнами и голыми краснокирпичными стенами. Кухня переходила в столовую. Получилось большое удобное пространство, и здесь часто собирались наши друзья. Блейку нравилось готовить, нравилось развлекаться, он любил, когда к нам приходили друзья, а порой и родственники. Его радовало, что все эти десять-пятнадцать человек смеются, болтают, едят и спорят. Запахи, пар над кастрюлями, восторженные охи-ахи едоков. Стоя посреди кухни, он безупречно, мастерски рассказывал очередную байку, одновременно нарезал лук и добавлял красного вина в говядину по-бургундски или фламбировал десерт «Аляска». Он никогда ничего не отмерял, делал все на глазок. Обладал врожденным вкусом. Во всем. Писал книги о кулинарии и путешествиях, потому что любил хорошую еду и дальние странствия. Он был рисковый и отважный. Мы никогда не сидели дома на выходных, карабкались то на одну гору, то на другую, а летом ездили в такие страны, о которых я раньше и не слыхала. Дважды мы прыгали с парашютом и трижды на банджи. Он был идеален.

И он умер.

Шучу, шучу, он в полном порядке. Жив-здоров. Я знаю, это злая шутка, но мне смешно. Нет, он не умер, он жив и по-прежнему идеален.

Но я от него ушла.

Теперь у него свое телешоу. Он заключил контракт, еще когда мы были вместе. На канале путешествий, который мы вечно с ним смотрели, и сейчас я время от времени включаю телевизор и гляжу, как он идет по Великой Китайской стене или, сидя в лодке где-то в Таиланде, ест рисовую лапшу.